|
Апология эпикураАПОЛОГИЯ ЭПИКУРА
1
Массовое сознание (раньше сказали бы более ёмко: «мнение толпы») обладает одним едва ли не коренным и основополагающим свойством – способностью искажать какую-либо идею, концепцию или теорию, тем или иным образом попавшую в поле зрения обывателя. Причем извращению подвергаются не второстепенные стороны, а сама суть: то есть мысль перекручивается, мутирует и зачастую меняет своё значение и смысл на прямо противоположные. При этом наименование остается прежним.
Что и говорить – печальный парадокс. Сколько прекрасных и великих мыслей дискредитировано и уничтожено подобным образом! Демагоги всех времен и народов прекрасно осознают это свойство толпы и удачно им манипулируют для достижения своих целей. Зачастую именно подобного рода демагоги прямо инициируют искажение той или иной позитивной идеи, чтобы прикрываясь её именем, творить противоположные, негативные, дела. В нашей цивилизации самые яркие примеры подобного рода практики – это исторические судьбы христианства и его позднейшего рецидива – коммунизма. «Омассовление» этих религиозно-философских доктрин привело к тотальному искажению их изначального гуманистического содержания и к их последующей полной дискредитации. То, что под прикрытием терминологии этих систем творились крайне античеловеческие и жестокие дела, торжествовали насилие и порок, привело к критике и осуждению самих доктрин со стороны человеческого сообщества1. Таким образом, мы имеем дело с большой исторической несправедливостью.
Философии Эпикура в этом смысле одновременно и не повезло, и повезло. Не повезло, потому что она стала в один ряд с вышеуказанными «искаженными идеями». Повезло, потому что её никогда – ни в эллинистическую эпоху, ни в средневековье, ни во время ренессанса, ни в позднейшие времена – не пытались привить массовому человеку, не пытались использовать в качестве средства для достижения каких-либо политических или экономических выгод.
Произошло это по той простой причине, что эпикуреизм отвергает такие общественные святые коровы как политическая деятельность или достижение высокого экономического уровня жизни, «благосостояние». В эпикуреизме вообще нет понятия «общества» (то есть, людей). В центре внимания самосского философа всегда – человек, отдельный индивидуум, замкнутый в себе микрокосм. Может быть поэтому, наиболее справедливый упрек Эпикуру (из многих и многих необоснованных упреков) – упрек в эгоизме его учения. Между тем, не один я находил и нахожу, что в том духовном вакууме, который властвует в современном мире и приводит человека или к пределу отчаяния или к мракобесию, именно эпикуреизм является, пожалуй, единственной системой, способной удовлетворить ментальные потребности индивида и реально помочь ему стать счастливым и свободным, не нарушая при этом нормы категорического императива и не впадая в патологический мистицизм. По словам английского писателя Лоренса Даррелла, сказанных лет тридцать назад, именно эпикуреизм как никакая другая философская или религиозная система удовлетворяет поиски современного молодого человека, обдумывающего дальнейшее житьё. Эта мысль перекликается с высказыванием украинского философа Григория Саноки, жившего в XV веке: «Против Эпикура нельзя ни найти, ни сформулировать ничего убедительного»2.
Однако в общественном сознании Эпикур и его учение всё еще тесно ассоциируется с культом безответственного плотского наслаждения, стремлением урвать побольше, с психологической установкой «после нас хоть потоп», что приравнивает его к пресловутому тюремному принципу «умри ты сегодня, а я завтра». Говоря об Эпикуре, чаще всего имеют в виду две вещи: аморальность, возведенную в принцип, и безудержную тягу к сексуальным удовольствиям. Само слово «эпикуреец» в массовой культуре употребляется исключительно в значении жуир, распутник, любящий со вкусом пожить человек, ставящий собственное удовольствие выше всех моральных норм. Таким образом, эпикуреец воплощает собою мечту обывателя о человеческом типе, которому доступен мещанский идеал – «сладкая жизнь». С другой стороны, в массовом сознании эпикуреизм стойко сохраняет негативный оттенок: рудименты буржуазного менталитета эвримена «сигнализируют» о «неприличности» подобного рода мировоззрения. Сложившийся образ Эпикура как проповедника чувственных наслаждений сказывается и в жизненной практике, зачастую комическим образом. Так, в Днепропетровске существует брачное агентство «Эпикур». Порнографический рассказ А.Толстого «Баня» в довольно солидных изданиях именуется «эпикурейским». И так далее. Вероятно, по мнению творцов нынешнего масс-культа, Эпикур является чем-то вроде «святого покровителя» порнографии и сексуальной сферы вообще.
Насколько далеко такое представление от истинного содержания философии Эпикура, можно судить по его собственным словам: «Любовные наслаждения никогда не приносят пользы; довольно того, если они не повредят»3.
Тем не менее, я частенько опасаюсь в разговоре употреблять термин «философия Сада», из боязни, что эти слова уразумеют в смысле «философии» совсем другого Сада4.
Такое положение вещей имеет свои исторические причины, на которых я хочу вкратце остановиться.
2
Точными данными о том, что за человек был Эпикур, какова была его жизнь, как оценивали его современники, мы, к сожалению, не располагаем. Подобное прискорбное обстоятельство сопровождает нас при знакомстве практически со всеми эллинскими философами, за исключением разве что Платона и Аристотеля. Время поглотило почти без остатка эллинскую литературу, и нам приходится довольствоваться чудом сохранившимися обрывками из произведений, цитатами в трудах других авторов, рассказами из третьих рук, анекдотами, байками, легендами, в которых уже не различить, где правда, а где вымысел. В случае с Эпикуром разрушительному времени помогала еще и недобрая человеческая воля.
Жил он в IV веке до Рождества Христова и был, таким образом, современником Аристотеля и Александра Македонского. Время это было для Эллады очень сумбурным. Она практически постоянно пребывала в хаосе кровопролитных гражданских войн. Люди чувствовали себя неуверенными не то что в следующем дне, а и в следующем часе. Среди убийств, насилий, жестокой политической борьбы смерть стерегла человека повсюду. Стремительно разрушалась привычная грекам старая система ценностей, ломалась иерархия социума, само государственное устройство претерпевало грандиозные изменения. Уровень жизни одних упал до предела, других – стремительно вырос до невообразимых высот. Перестали действовать прежние законы. Моральные нормы нагло попирались грубой силой агрессивных вождей. Ощущение деградации, отчаяния, страха, глубокой дезориентированности охватило общество – прежде всего, конечно, интеллигенцию, думающую часть социума. Как всё это похоже на сегодняшний мир! Люди пытались найти смысл в религии – благо из прорубленного Александром окна на Восток мощным потоком хлынули разнообразные культы, магические обряды, суеверия и религиозные системы. Но религия, какой бы она ни была, не в состоянии удовлетворить человека разумного, которому недостаточно слепой веры в неведомое. Кто-то начал практиковать тотальный имморализм – делаю то, что мне хочется и что мне выгодно. Но и этот имморализм не помогал, а наоборот делал жизнь невыносимой из-за страха, из-за мании преследования, из-за жадности и зависти. И везде человек умирал в отчаянии, в злобе на себя и на этот мир, в злобе на богов и на людей, прожив тяжкую, мутную и короткую жизнь в страдании и несчастьях. Не уберегало от этого ни богатство, ни высокое положение.
И вот в этой атмосфере и родилось учение Эпикура, которое в античности именовали не иначе как «фармакон» – лекарство.
О его сути мы поговорим несколько позже, а пока я ограничусь замечанием, что уже при жизни ученики философа, который, по всей видимости, вёл весьма умеренный образ жизни и не располагал большими денежными средствами, купили в складчину небольшую усадьбу в предместье Афин, где Эпикур и провел остаток дней, пытаясь превратить этот сад в место, где люди живут, не зная горя и лишений, все счастливы и дружны. Эта реализованная на какое-то время утопия в некотором смысле прототип всех прочих попыток сотворения утопий не только на бумаге, но и в жизни: от богомилов и таборитов до Оуэна и совецких коммун 1920-х годов; от анабаптистов до хиппи. Именно с Сада писал своё Телемское аббатство Франсуа Рабле. Именно с легкой руки гуманистов ренессанса повелось писать это слово нарицательно – Сад.
В последующие века идеи Эпикура были очень распространены – прежде всего среди эллинистической интеллигенции Греции, Рима, Востока. Его произведения переписывались и распространялись. Доброжелательно отзывались об учении Эпикура Плиний Старший и Плиний Младший, Авл Геллий, Гораций Флакк. С заметной симпатией к эпикурейцам писал свои произведения Лукиан, который вообще очень критически относился к каким бы то ни было философским школам и религиозным направлениям5. Римлянин Тит Лукреций Кар, будучи определенно эпикурейцем, написал большую поэму «О природе вещей», в которой изложил воззрения эпикуреизма на мироздание, развитие Земли, жизни и человечества. Античные источники II-III веков пестрят упоминаниями об эпикуреизме, эпикурейцах и их жизни. С последователями Эпикура страстно полемизируют не менее влиятельные стоики, перипатетики и скептики. Позже с эпикуреизмом схватились представители неоплатонизма, гностицизма и набирающего обороты христианства.
Для христианства с его негативным отношением к земной жизни главная задача эпикуреизма – достижение счастья живым человеком – была не то что неприемлема: она была откровенно враждебна самой сути нового вероучения. Христианство не могло терпеть существование учения, утверждающего атомистическое строение Вселенной, множественность миров и божественную абстиненцию. Эпикуреец отнюдь не был тем идеальным христианином, «нищим духом», о которых говорит Христос. Думающая, развитая личность, не боящаяся «геенны огненной», не верящая теистской пропаганде, была самой настоящей антитезой забитого, тёмного христианина. Но христианство делало ставку прежде всего на массы простого народа, ведя агрессивную пропаганду совсем не в духе братской любви и милосердия, яростно обрушивалось с критикой на своих противников, не брезгуя при этом искажениями, а иногда и прямой ложью.
С четко выраженной неприязнью пишет об эпикурейцах евангелист: «Некоторые из эпикурейских и стоических философов стали спорить с ним [с Павлом – авт.]; и одни говорили: «что хочет сказать этот суеслов?», а другие: «кажется, он проповедует о чужих божествах», потому что он благовествовал им Иисуса и воскресение». И немногим далее: «Услышавши о воскресении мертвых, одни насмехались, а другие говорили: об этом послушаем тебя в другое время»6.
Невежественные массы быстро усвоили основной догмат новой религии – верь и верой спасешься. Эпикуреизм, который никогда не стремился к миссионерскому распространению и массовой агитации, ориентировался на отдельного образованного индивида, не мог конкурировать с жестким натиском молодой и напористой веры. Очень скоро христиане перешли к прямой расправе над противными им учениями. Погром, учиненный ими в духовной сфере греко-римского мира, известен – нет надобности лишний раз описывать его. Но мало кого адепты церкви гнали с таким рвением, как последователей Эпикура. Его произведения уничтожались христианами на месте. До поры до времени они сохранялись в тиши частных библиотек, однако, когда эдиктом императора Феодосия в 391 году христианство окончательно обрело статус официальной религии, говорить о своем эпикуреизме или читать книги Эпикура стало попросту опасно. Наконец, со второй половины IV века эллинистическое общество впало в глубокую стагнацию, материальную и духовную, которая привела античную цивилизацию к окончательной гибели. Светское образование перестало существовать; как следствие, за два-три поколения тонкий слой интеллигенции исчез. Кризис торговли, ремесла, сельского хозяйства привел к катастрофическому падению уровня жизни. Территорию агонизирующей Римской империи охватили опустошительные войны и голод. Книжная культура практически исчезла. Многие города – центры искусств были покинуты жителями и уничтожены вместе с книгами, хранившимися в библиотеках. Голодному и неграмотному населению книги ни к чему. Огромное философское и художественное наследие Греции и Рима безвозвратно погибло для будущих поколений. Увы, то из Эпикура, что уцелело от рук церковных фанатиков, исчезло безвозвратно.
Последующая судьба эпикуреизма – многовековое полное забвение. Что еще чудом сохранялось в подвалах монастырей, безжалостно вымарывалось руками переписчиков многочисленных «житий», ветхих заветов и грамматических упражнений. По обрывкам произведений тех или иных античных авторов, «дозволенных» церковной цензурой (патристика, Лактанций, Сенека, Цицерон), об Эпикуре было сложено – скорее всего, не без инспирации высших церковных идеологов – мнение как о «слуге дьявола», безбожнике, призывавшего людей к неистовому разврату, отрицателю всех норм и правил, аморалисте и негодяе. Его Сад был представлен как место утонченных оргий и всякого непотребства.
«Средневековому читателю, – пишет современный исследователь, – имя Эпикура было известно, конечно, только понаслышке – главным образом, из недоброжелательных упоминаний в философских трактатах Цицерона. Отсюда вульгарный образ Эпикура – гедониста и чревоугодника, оказавшийся столь живучим в европейской культурной традиции…Вспомним, что в Италии XIII века «эпикурейство» (в более высоком понимании, конечно) было настоящей сектой, приверженцев которой Данте помещает в свой «Ад»7.
Как характерный пример можно привести анонимное латинское стихотворение предположительно первой половины XII века «Anni parte florida, celo puriore…», в котором имя Эпикур употребляется как ругательство8.
Всё это заложило основу той печальной «традиции», о которой шла речь выше. Даже образованные люди высокого средневековья соглашались с этой характеристикой, поскольку не имели понятия о настоящем содержании его философии.
На протяжении всей истории христианства, едва ли не до середины ХХ века, Эпикур являлся врагом номер один для церкви, которая делала всё возможное, чтобы очернить или удалить от людей его учение. Уже буквально в наши дни, в 1922 году, французский философ-иезуит Гастон Сорта в своей книге «Современная философия от Беркли до Лейбница» говорил об «отвращении, внушаемом эпикуреизмом»9.
Тем не менее, философия Сада не исчезла. Возвращение эпикуреизма связано с открытием в 1417 году поэмы Лукреция «О природе вещей», которая чудом сохранилась в одной из монастырских библиотек северной Италии. В доходчивой стихотворной форме автор знакомит своего друга Меммия с физикой Эпикура и взглядами на возникновение и развитие человеческого общества. Удивительно, что не обладая нашими сегодняшними знаниями о строении и происхождении Вселенной, Эпикур спекулятивно очертил картину мироздания, близкую к мнению современной науки. Так, например, он (устами Лукреция) так формулирует общепринятое в сегодняшней материалистической философии правило неизменности субстационарного баланса:
…на тела основные природа
Всё разлагает опять и в ничто ничего не приводит
Ибо, коль вещи во всех частях своих были бы смертны,
То и внезапно из глаз исчезали б они, погибая…
Словом, не гибнет ничто, как будто совсем погибая,
Так как природа всегда возрождает одно из другого,
И ничему не дает без смерти другого родиться10.
Некоторое время спустя, в 1420-х годах, был «раскопан» и знаменитый труд Диогена Лаэрция «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов» – по сей день основной источник наших знаний о древнегреческой философии. К сожалению, эта книга вопреки своему наименованию не излагает учения мудрецов, а является сборником историй, анекдотов, афоризмов, библиографий, конспективных очерков и писем, причем достоверность всего этого зачастую вызывает сомнения. Однако на фоне полного отсутствия информации труд Лаэрция – уникальный и важнейший источник. По ней, скажем, мы можем судить о широкой распространенности и влиянии эпикуреизма в позднеэллинистический период: Эпикуру отведена отдельная, десятая, книга. Диоген возражает тем, кто считает философа аморальным типом, приводит факты, свидетельствующие о его умеренности, затем излагает основные мысли. Однако наиболее ценное, что мы здесь находим, это три письма Эпикура своим ученикам: Геродоту11 (изложение взглядов на строение Вселенной и вещества, на природу физических явлений, а также т.н. «канонику», теорию познания через ощущения); Пифоклу (о природе небесных и земных явлений, замечания онтологического характера) и – самое интересное и важное для современного читателя! – Менекею (изложение принципов эпикуровой этики, советов, как жить счастливо).
Кроме Лукреция и Лаэрция существует еще т.н. «Ватиканское собрание изречений» – хранящаяся в Ватикане копия античного списка с цитатами из тех или иных трудов Эпикура.
Помимо косвенных изложений и выписок в произведениях других античных авторов (Стобея, Плутарха, Афинея, Элиана, Порфирия, Климента Александрийского, Секста Эмпирика и др.) это на сегодняшний день единственные источники, по которым нам известна философия Сада. Сведенные вместе, эти тексты, набранные убористым шрифтом, составляют книжку объемом едва ли большую ста страниц. Но глубина смысла этой книжки стоит иных толстенных томов. Остается только сожалеть об излишнем рвении христиан, благодаря которому это – всё, что осталось от доброго десятка оригинальных сочинений Эпикура.
Находка этих источников вызвала настоящий шок в кругах европейских интеллектуалов-гуманистов эпохи ренессанса. Не будет преувеличением сказать, что открылась столь долго пребывавшая в неизвестности настоящая сокровищница разума и духа!
Первым сочинением по реабилитации эпикуреизма, превратно понятого и извращенного в христианской традиции, стал труд итальянского гуманиста Козимо Раймонди «Речь в защиту Эпикура против стоиков, академиков и перипатетиков». Апология этики Эпикура опиралась у Раймонди на представление о равноправии духовного и телесного, свойственного человеческой природе, а высшее благо определялось им как наслаждение. Раймонди писал: «все пребывали в большом заблуждении, пока наконец не появился Эпикур. Он исправил ошибки древних философов и создал истинное, не подлежащее сомнению учение о счастье»12.
Тем не менее, восприятие эпикуреизма в эпоху ренессанса очень часто не соответствовало тому, что излагал собственно сам самосец. Доступность открытых древних текстов была весьма ограниченной, поэтому вольнодумная интеллигенция того времени зачастую судила об Эпикуре опосредованно – по пересказам, комментариям, домыслам или неверно понятым положениям. Такое обстоятельство снова привело к путанице, вызванной тем, что эпикуреизм стали смешивать с гедонизмом – учением Аристиппа Киренского и его последователей «киренаиков», утверждавшим главной целью жизни достижение как можно более полного и сильного наслаждения (греческ. «гедонэ»). В умах новых эпикурейцев эта теория тесно связалась с Эпикуром – благо она находилась в русле гореславной «традиции». Возник даже гедонистический девиз: «Edite, bibete, amabite: post mortem nulla voluptas».
Такой «эпикуреизм», по сути означавший безответственную жизнь в своё удовольствие, обрел немалую популярность, особенно среди высших классов общества. Неуверенность в завтрашнем дне в эпоху Реформации и религиозных войн XVI века придавала такому подходу к жизни особенную остроту и привлекательность. Неприкрытую чувственность, граничащую с развращенностью, исповедовали, например, поэты знаменитой «Плеяды», в том числе и Пьер Ронсар. Растущий аморализм в тогдашнем обществе вызвал настоящую борьбу против «эпикурейской и атеистической заразы» со стороны как контрреформационных католических организаций, так и со стороны кальвинистского протестантизма. Эта борьба стоила жизни таким радикальным вольнодумцам как Клод ле Пти, Э.Доле, Дж.Ванини, Дж.Бруно и другим.
Вместе с тем, людей, которые поняли и оценили по достоинству истинный эпикуреизм, было немного.
В основном это были естествоиспытатели и философы, опиравшиеся на атомизм Эпикура, но пытавшиеся примирить его с христианством. Именно они способствовали распространению эпикурейского атомизма, который повлиял на развитие европейского естествознания и лег в основание механистической картины мира. Самое громкое имя среди них – это, безусловно, Пьер Гассенди. В 1647 году он опубликовал работу «О жизни и нравах Эпикура», ставшую главным источником популяризации эпикуреизма в Европе. В этом труде Гассенди стремится защитить Эпикура от обвинений в нечестии и распутстве, и, преодолев критику провидения, свойственную эпикуреизму, реабилитировать его физику. Известный в истории европейской философии Фрэнсис Бэкон называл Эпикура «лучшим из философов», не скрывая того, что тот «произносит безбожные речи, но делает он это, только заботясь о радостном состоянии духа, чтобы освободить людей от страха перед богами»13.
В последующие эпохи интерес к Эпикуру стал заметно падать. Становящаяся всё заметнее буржуазия игнорировала его этику, изначально чуждую главному буржуазному принципу «время – деньги». Буржуазная культура Просвещения и позитивизма восприняла философию Сада только в том, в чем она не противоречила позитивистско-механистическому пониманию бытия. Однако концепция счастья была полностью выхолощена.
Те или иные ведущие общественные силы постоянно пытались «привлечь Эпикура на свою сторону», адаптировать его к тактическим соображениям той или иной идеологии. Едва ли не самым замечательным эпизодом в этом смысле явилась судьба эпикуреизма в советской псевдомарксистской догматике. Так, идеологи «научного атеизма» пытались выдать Эпикура за атеиста, игнорируя реальные исторические условия, в которых формировалось его мировоззрение. Реальный Эпикур говорит о безразличном отношении богов к человеку и вообще земному миру – том, что я называю божественной абстиненцией: «Да, боги существуют: познание их – факт очевидный»14. Несмотря на эти слова, которые никоим образом невозможно трактовать как выражение атеизма, советские «философы», выращенные на кафедрах «истории марксизма-ленинизма», с полной ответственностью заявляли: «Величайшим атеистом древности, чье учение стало синонимом атеизма, явился Эпикур. Эту славу он по праву заслужил…» и так далее15. Стоит ли говорить, что никаким «синонимом» атеизма самосский философ не был, равно как и адептом имморализма, гедонизма и вульгарного консьюмеризма.
Именно сегодня, во времена тотальной агрессии массовой культуры, Эпикура пытаются зачислить в союзники преподносимого в качестве идеальной модели человеческого поведения homo consumens. Не дав себе труда разобраться в учении философа, многочисленные «знатоки» истории идей, рассуждают об Эпикуре как о предтече пресловутого «общества потребления», чуть ли не провозвестнике «постиндустриальной эры». Так, к примеру, один из рьяных популяризаторов Библии (скорее всего, прежде столь же рьяно насаждавший «научный атеизм») некто А.А.Опарин одну из глав своего объемного труда «Религии мира и Библия» посвятил философским школам Древней Греции. Естественно, «библеист» не мог пройти мимо эпикуреизма. Он, конечно, именует философа «атеистом» (в устах Опарина это «слово ругательное»), что свидетельствует по меньшей мере о том, что автор не удосужился познакомиться даже с той сотней страниц, о которой шла речь чуть выше. Далее читаем: «Слово «эпикуреец»…сегодня приобретает огромную популярность, ибо плотские удовольствия, доходящие порой до омерзительных сцен, сегодня вытеснили высшие духовные запросы очень у многих людей. Цель жизни многих – удовлетворение низменных страстей и получение низкопробных удовольствий. Забываясь в оргиях, современные воротилы бизнеса, как и люди, не нашедшие своего места в жизни, подобно последователям Эпикура, не находят счастья и покоя»16. Конечно, не находят, поскольку тот вульгарный консьюмеризм, который г-н Опарин с легким сердцем приписал философии Эпикура, на самом деле не имеет с ней ничего общего. В изображении г-на Опарина Эпикур – едва ли не предтеча «современных воротил бизнеса», а его Сад – какой-то лупанарий. Становится понятным, что в случае с «трудом» А.А.Опарина мы имеем дело с обыкновенной человеческой глупостью. Однако этот случай прекрасно характеризует современное отношение массового сознания к эпикуреизму.
Но я хотел бы этой скромной и не претендующей на глубину философского анализа статьей внести посильную лепту в дело опровержения столь вопиющей нелепости и защиты одного из самых прекрасных умов, рожденных человечеством.
3
Учение Эпикура традиционно разделяют на три части: физику, канонику и этику. Эта традиция, безусловно, идет от трех писем, приводимых Лаэрцием, поскольку в письмах к Геродоту и Пифоклу Эпикур конспективно излагает свои воззрения на строение Вселенной, на субстанционарную основу мироздания (то, что мы сегодня назвали бы онтологией) и на природу тех или иных астрономических, метеорологических и геологических явлений, что всё вместе эллины обобщали термином «физика». Под каноникой подразумевается теория познания, которую Эпикур столь же конспективно излагает в этих письмах и которую мы со своей сегодняшней позиции называем сенсуалистической гносеологией. Вкратце, для неспециалиста в философии, это можно расшифровать следующим образом: основой и главной формой достоверного познания окружающего мира Эпикур считает человеческое восприятие, ощущение (sensus). «Явления, – пишет он, – допускают более чем одну причину своего возникновения и несколько суждений о своей сущности, согласных с чувственными восприятиями. Ибо не на основании пустых предположений и законоположений должно исследовать природу, но так, как этого требуют видимые явления»17.
В своих суждениях о Вселенной и о строении вещества Эпикур высказывает точку зрения, практически сходную с мнением сегодняшней науки. Спекулятивным путем, опираясь на атомистику Демокрита, он заявляет о бесконечности Вселенной и бесконечности миров в ней. «Вселенная безгранична»18. «Количество миров безгранично: как похожих на наш мир, так и непохожих»19.
Однако не стоит преувеличивать значение физики и каноники Эпикура. Она могла производить впечатление чего-то сверхрадикального в эпоху ренессанса, после тысячи лет мистицизма и клерикального обскурантизма, но для античной мысли не была чем-то уж очень революционным. О множественности миров говорил еще древний Анаксимандр, а понятие атома как предельной неделимой частицы ввел Демокрит. Эпикур лишь шел по стопам своих предшественников, «антиплатоников», отрицавших существование врожденных идей.
Дело в том, что в учении самосского философа физика, а тем более каноника, играют не довлеющую, а лишь вспомогательную роль – роль средства для реализации задач, поставленных Эпикуром в третьей, и самой главной, составляющей его философии – этике, то есть жизненной программе.
Целесообразность занятия каким-либо делом – не последний вопрос в бытийной практике человека. А целесообразность занятия таким отвлеченным предметом, как философия – едва ли не первостепенный. В эпикуреизме философия – единственная система знаний и конкретных практических навыков, которая приводит человека к счастью. Сам Эпикур называет это «лечением», исходя из посылки о том, что любой человек изначально духовно болен и нуждается в скорейшем выздоровлении. Ключ к выздоровлению – философия. Не как самоцель, не как абстрактное умствование, а как реальное средство. В этом – главнейшее значение учения Сада: оно изначально призвано помочь человеку построить свою жизнь самым оптимальным и благостным образом. И в этом его коренное отличие от десятков чисто спекулятивных философских направлений, особенно явно присутствующих в философии сегодняшнего дня. Совершенно оторванная от конкретной жизненной практики, современная философия выродилась в некую гессовскую Glasperlenspiel, то есть в решение узкопрофессиональных абстрактных проблем, не имеющих практического значения. Крайняя спекулятивность, скажем, философии деконструктивизма или постмодернизма возвращает её «на круги своя», то есть вспять к средневековой схоластике. За маловразумительным учёным жаргоном теряется сам смысл философствования – поиск ответов на насущные вопросы человеческого духа. Философия как будто вновь наглухо замыкается в стенах университетов и упускает возможность влияния на человечество, отдавая его таким образом в распростертые объятия религиозных доктрин, идеологических шулеров, мистиков и духовных авантюристов всех мастей. И после этого та же философия глубокомысленно муссирует проблему «ментального кризиса человеческого общества»!
На фоне всего этого становятся особенно актуальны слова Эпикура, сказанные более двух тысяч лет назад: «Пусты слова того философа, которыми не врачуется никакое старадание человека. Как от медицины нет никакой пользы, если она не изгоняет болезней из тела, так и от философии, если она не изгоняет болезни души»20. Сравнение философии с медициной – едва ли можно сказать точнее. И едва ли можно более ёмко охарактеризовать уровень сегодняшней философии: «Пусты слова того философа…»! Действительно, чьи страдания излечили слова, допустим, Фуко или Хабермаса? Не про эту «философию» говорит Эпикур: «Пусть никто в молодости не откладывает занятия философией, а в старости не устает заниматься философией; ведь никто не бывает ни недозрелым, ни перезрелым для здоровья души»21.
Какие же недуги терзают душу человеческую и препятствуют её выздоровлению? По мысли Эпикура, это прежде всего страх и страдания. Причем под страхом он подразумевает прежде всего присущий любому человеческому существу страх смерти; под страданиями самое главное страдание – «смятение духа», постоянную озабоченность, беспокойство, тревогу. Физические страдания Эпикур, едва ли не в стоическом духе, учит презирать: «Всякое телесное страдание достойно презрения: страдание, заключающее в себе интенсивную боль, продолжается короткое время, а долговременное страдание в теле причиняет боль слабую»22. «Страдание в плоти продолжается непрерывно не долгое время; но в высшей степени оно бывает в течение очень короткого времени, а в степени, только превышающей удовольствие в плоти, оно бывает не много дней. А долговременные болезни имеют больше удовольствия, чем страданий»23. «Удовольствие» в терминологии Эпикура – специфическое понятие, не совсем совпадающее с бытовым значением этого слова (к этому мы еще вернемся).
Страх смерти – основа всяческой религии. Эпикур предлагает свою, уникальную в европейской культуре систему преодоления этого страха. Но прежде, чем подойти вплотную к смерти, он говорит о богах, страх перед которыми есть неотъемлемая составная часть жизни религиозного человека. Выше я уже говорил о том, что Эпикур не был атеистом. К понятию бытия Бога он подходит с точки зрения своеобразного релятивизма, в полном соответствии со своей сенсуалистической гносеологией: если явления допускают не одну, а несколько суждений о своей сущности (могут возникать из-за многих причин), то и явление Бога может и существовать по той или иной причине, но может и не существовать по той или иной причине. Но если Бог существует, то он должен как-то проявлять себя своим воздействием и вмешательством в человеческую жизнь. Это представляется Эпикуру абсурдным. Ведь Бог по определению – совершенное, идеальное существо. Но существо, которое вмешивается в человеческую жизнь, соответственно имеет и какие-то заботы, а следовательно, планы, стремления, расчеты, субъективные пристрастия, чувства – любовь, гнев, ненависть и т.д. Подобные заботы и тревоги, по Эпикуру, являются признаками болезни души – естественно, идеальное существо не может обладать ими, поскольку находится в идеальном состоянии блаженства, бестревожности и успокоения – счастливой равнодушной отрешенности («атараксии»).
«Блаженное и бессмертное существо и само не имеет хлопот, и другому не причиняет их, так что оно не одержимо ни гневом, ни благоволением; всё это присуще немощному»24.
Здесь краеугольный камень учения Эпикура – божественная абстиненция. Из предыдущих посылок логически следует равнозначность как бытия Бога, так и небытия Бога, поскольку в вышеописанной ситуации эта проблема сводится до уровня частной онтологической проблемы, не имеющей отношения к реальной человеческой жизни.
Собственно, эпикуров подход к смерти по сей день остается единственным убедительным нерелигиозным разрешением главнейшего вопроса любого человека. Не странно ли, что за века развития светской философской мысли не родилось ничего более глубокого и более точного, чем знаменитые слова Эпикура: «Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения…так как когда мы существуем, смерть еще не присутствует; а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем. Таким образом, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умершим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют».25. Много столетий спустя Монтень скажет: «Размышлять о смерти – значит размышлять о свободе. Кто научился умирать, тот разучился быть рабом»26.
Однако снятие страха перед смертью и перед Богом не снимает проблемы самой жизни. Как стать счастливым? – спрашивает человек. – Жить в удовольствие, наслаждаясь, – отвечает Эпикур. И вот здесь-то как раз находится тот самый камень преткновения, о который спотыкались многие и многие толкователи эпикуреизма, трактовавшие (и трактующие) эту мысль как проповедь аморальной жизни. Мол, если смерть не страшна, а Богу всё равно, то, следовательно, «всё позволено»! Бери у жизни самое лучшее всеми правдами и неправдами, как можно больше – ведь всё равно, как говорится, nos habebit humus.
Подобное мнение по отношению к Эпикуру совершенно несправедливо! В данном случае мы имеем дело с вульгарным образом понятыми идеями Аристиппа Киренского, о котором я упоминал выше, и который учил о приоритете любого вида наслаждения перед любого вида страданием и следующей за этим практике избегания страданий, посредством максимального стремления к наслаждению.
В терминологии Эпикура слово «наслаждение» (гедонэ) имеет очень сильную эмоциональную окраску. Он вообще считает, что невозможно «существу немощному», несовершенному, испытать наслаждение, и ограничивается более нейтральным словом «удовольствие». «Удовольствие есть первое и прирожденное нам благо», – определяет философ27. Но что имеется в виду?
«Когда мы говорим, что удовольствие есть конечная цель, то мы разумеем не удовольствия распутников и не удовольствия, заключающиеся в чувственном наслаждении, как думают некоторые…мы разумеем свободу от телесных страданий и душевных тревог»28. «Поэтому-то мы и называем удовольствие началом и концом счастливой жизни…»29. «…мы выбираем не всякое удовольствие, но иногда обходим многие удовольствия, когда за ними следует для нас большая неприятность»30.
Итак, здоровье тела и спокойствие души – необходимые условия для достижения счастья. А достигаются они путем устранения «ложных мнений», умеренной (sic!) жизнью и успокоением мятущегося духа, устранением беспокойств и забот. «Наша жизнь, – утверждает основатель Сада, – нуждается…не в неразумной вере и не в пустых мнениях, но в том, чтобы жить нам без тревоги»31. Спокойствие духа – вот что необходимо человеку по мнению Эпикура. А состоит это спокойствие (апатэ)32 из отсутствия «лживых мнений» о богах, природных явлениях, суетных целей толпы, таких как жажда богатства, славы, власти и т.п.
«Богатство, требуемое природой, ограниченно и легко добывается, – замечает Эпикур; – а богатство, требуемое пустыми мнениями, простирается до бесконечности»33. Впоследствии эту мысль повторят самые мощные умы, от Эразма до Льва Толстого, но ни у одного она не обретет подобной выпуклости и исчерпанности. Все по-настоящему нужные и приятные вещи дешевы и доступны; дороги и требуют чрезмерных усилий лишь ненужные и вредные вещи. Действительно, стоит попытаться приложить это правило к собственной жизни, как большая часть проблем отпадёт сама собой! Кстати, как увязать эти слова с мнением о «предтече общества потребления» и идеологе развратных «современных воротил бизнеса»?
При этом Эпикур отнюдь не проповедовал аскетизм и крайнее опрощение по образцу киников, для которых жесткое самоограничение очень быстро превратилось в довлеющую самоцель. «Есть и в опрощении предел: человек, нерассудительный по отношению к нему, находится приблизительно в таком же положении, как и человек, выходящий из нормы вследствие чрезмерности»34. Итак, «умеренность мы считаем высшим благом не затем, чтобы всегда пользоваться немногим, – говорит он по этому поводу, – но затем, чтобы, если у нас не будет многого, довольствоваться немногим в полном убеждении, что с наибольшим удовольствием наслаждаются роскошью те, которые наименее в ней нуждаются [курсив мой – авт.], и что всё естественное легко добывается, а пустое [излишнее] трудно добывается. Простые кушанья доставляют такое же удовольствие, как и дорогая пища, когда всё страдание от недостатка устранено. Хлеб и вода доставляют величайшее удовольствие [курсив мой – авт.], когда человек подносит их к устам, чувствуя потребность»35. Величайшее удовольствие от хлеба и воды! Ай да проповедник «низменных страстей» и «низкопробных удовольствий»!
Эпикур утверждает, что привычка к умеренности «способствует улучшению здоровья, делает человека деятельным по отношению к насущным потребностям жизни, приводит нас в лучшее расположение духа, когда мы после долгого промежутка получаем доступ к предметам роскоши, и делает нас неустрашимыми перед случайностью»36. Под «случайностью» философ подразумевает так называемые «удары судьбы». Отвергая теорию предопределения, Эпикур настаивает на ответственности самого человека за свою жизнь. Как устроить свою жизнь так, чтобы в ней как можно меньше было место для «случайности»? – на этот вопрос Эпикур дает известный совет: «живи незаметно». «Некоторые хотят сделаться славными и быть на виду у людей, думая, что таким образом обретут безопасность от людей [то есть, сведут к минимуму риск «случайности» – авт.]». Однако «самой настоящей безопасность бывает благодаря тихой жизни и удалению от толпы»37.
И доходит до всего этого человек не благодаря «божьей помощи», не благодаря предопределению, не благодаря некоему инфернальному промыслу и не благодаря врожденным идеям – а с помощью своего, человеческого разума, поступая разумно. «От благоразумия [курсив мой – авт.] произошли все остальные добродетели; оно учит, что нельзя жить приятно, не живя разумно, нравственно и справедливо, и наоборот, нельзя жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно. Ведь все добродетели по природе соединены с жизнью приятной, и приятная жизнь от них неотделима»38. Именно поэтому, «не находят счастья и покоя» «современные воротилы бизнеса»; именно этого, видимо, не в состоянии понять критики эпикуреизма типа г-на Опарина и иже с ним. Поскольку эпикурова этика изначально чужда духу торгашества, который в современном мире выдаётся за высшее историческое достижение человеческого духа. Эпикур прямо говорит: «Кто знает пределы жизни, тот знает, что легко добыть то, что устраняет страдание, происходящее от недостатка, и что делает всю жизнь совершенной; поэтому он нисколько не нуждается в действиях, заключающих в себе борьбу (соперничество)»39. Людям, которых призывают давить друг друга в конкурентной борьбе и непрекращающейся гонке за успехом, стоит знать и эти слова.
«Голос плоти – не голодать, не жаждать, не зябнуть. У кого есть это, и кто надеется иметь это и в будущем, тот даже с Зевсом может поспорить о счастье»40. «В самом деле, кто…выше человека благочестиво мыслящего о богах, свободного от страха перед смертью, путем размышления постигшего конечную цель природы, понимающего, что высшее благо легко исполнимо и достижимо, а высшее зло связано с кратковременным страданием; смеющегося над судьбой, которую некоторые выводят как владычицу всего?»41 Смех над судьбой – это может себе позволить только полностью счастливое и свободное существо. «Следует смеяться и философствовать…» – учит нас Эпикур42.
Но и достигший состояния полной отрешенности от ложных желаний, от страхов и угроз со стороны переменчивого случая человек не достигает еще, по мысли философа, состояния «совершенного существа» – той самой «атараксии», которая является конечной целью бытия человека и которая логически приравнивает его к совершенным богам.
«Счастливая равнодушная отрешенность», атараксия Эпикура иногда ошибочно трактуется как европейский аналог буддийского учения о достижении «нирваны». Однако при определенной схожести некоторых теоретических позиций учения Гаутамы с эпикуреизмом, аналогия эта мнимая. Прежде всего, не следует забывать, что система Будды есть религиозная система, то есть подразумевающая некую потустороннюю силу, активно влияющую на бытие человека, а также утверждающая посмертное существование души. Физика и этика Эпикура полностью противоположна подобного рода подходу. Божественное существо у греческого мыслителя пребывает в состоянии абстиненции и, по сути, разницы между его существованием и несуществованием нет. Далее, смерть считается Эпикуром концом бытия конкретного индивида; он отвергает само понятие бессмертия, считая его не только ложным, но и стремление к нему вредным, ведущим к страданию. Тем более далек Эпикур от заимствованной Буддой у индуизма идеи метемпсихоза (в греческой натурфилософии этому же учил Пифагор), от аскетизма как средства избавления от страданий, от иррационализма, присущего буддизму, который отрицает достоверность чувственного (а заодно и эмпирического) познания.
Но самое главное отличие эпикурейского мировоззрения от буддийского заключается в условии достижения отрешенного от всех страстей состояния: живому человеку нирвана недоступна, это посмертное состояние; атараксия же вполне доступна в реальной жизни. Эпикур никоим образом не отвергает возможности достичь атараксии человеком, который следует его наставлениям, а так как атараксия, по Эпикуру, это основное и исчерпывающее свойство совершенного существа (Бога), то обретение атараксии живым человеком приравнивает его к божеству.
Сам философ, по всей видимости, являл пример как раз такого человека, поскольку о нем было сказано: «Жизнь Эпикура…можно счесть сказкою»43.
Итак, в современном мире, среди хаоса идей, теорий, учений и вер, подспудно присутствует одно древнее, но от того не менее актуальное учение. По всей видимости, сегодня нет прямых последователей и поклонников философии Сада (какие были, скажем, во времена ренессанса), но от этого положения эпикуровой этики не стали менее действенными. Научное, эмпирическое знание коренным образом изменило картину мира и представления о природе вещей, но от этого советы Эпикура об устройстве жизни конкретного человека не стали менее верными. Более того, за столь великий промежуток времени не возникло ни одной более или менее убедительной концепции, доктрины или теории достижения счастья в жизни – по крайней мере, приложимой на практике. А эпикурова этика была и остается прекрасным практическим средством для устроения жизни – настоящим фармаконом, лекарством от горестей, суетных и бесплодных действий, терзаний физических и душевных. Данная статья никоим образом не претендует на полное и всеобъемлющее раскрытие сторон эпикуреизма, даже на краткий обзор мнений эпикурейцев. Главную свою задачу автор видел в защите Эпикура от несправедливых мнений, сложившихся в массовом сознании об учении этого великого без всяких кавычек, иронии или преувеличений человека. Если какой-нибудь благосклонный читатель изменил свою точку зрения или проникся симпатией к эллинской философии – я могу считать свою цель достигнутой.
Максим КРАВЕЦЬ
1В последний год ХХ века папа римский Иоанн Павел II официально выступил с критикой репрессий по отношению к инакомыслящим, имевшим место со стороны католической церкви, и от лица церкви принес покаяние за совершенные преступления.
2Цит.по М.Шахнович. Эпикуреизм в европейской философии XV-XVII веков // История философии, культура и мировоззрение. СПб., 2000. Сам Г.Санока, будучи католиком, занимал пост архиепископа города Львова.
3Ватиканское собрание изречений Эпикура (далее ВС), 51. Здесь и далее цитаты из Эпикура приводятся в переводе С.И.Соболевского по изданию Мыслители Греции: от мифа к логике. М.-Харьков, 1999 с указанием либо страницы, либо общепринятой нумерации отрывков.
4Стоит ли говорить лишний раз, что у собственно маркиза де Сада как раз никакой философии не наблюдается. В его на удивление примитивных произведениях, которые современные масс-медиа упорно выдают за нечто глубокомысленно-революционное, нет даже остроумия либертэнов, к которым де Сада обыкновенно причисляют.
5Видимо, Лукиана привлекала идея Эпикура о безразличности существования богов для человеческого бытия. В диалоге «Зевс трагический» он с симпатией вывел эпикурейца Дамида, который на основании этой идеи отрицает богов и побеждает в споре вздорного и лицемерного стоика Тимокла, защитника религии.
6Деян., 17:18 и :32
7М.Л.Гаспаров. В кн. Поэзия вагантов (сер. Литературные памятники). М., 1975, с. 530
8Carmina Burana, 98. В русском переводе, весьма смягченном по сравнению с латинским оригиналом, это место звучит так:
Хоть тебя я и люблю, ты – прямая дура,
Что от сердца чистого любишь Эпикура.
9Факт приведен Жоржем Коньо в статье «Пьер Гассенди – возобновитель эпикуреизма» // Вопросы философии, 1956 №3.
10Тит Лукреций Кар. О природе вещей. Кн. 1, пер. Ф.Петровского. М., 1946
11Разумеется, имеется в виду не автор знаменитой «Истории», живший за сотню лет до Эпикура.
12М.Шахнович. Op.cit.
13М.Шахнович. Op.cit.
14Письмо к Менекею (далее М) с.768
15Настольная книга атеиста. Под ред. ак. С.Сказкина. М., 1987, с. 7
16Опарин А.А. Религии мира и Библия. Часть первая: Религии, канувшие в небытие? Глава 4: Философские школы Древней Греции. Странно, что называя Эпикура «атеистом», автор включает эпикуреизм в раздел «Религии…», пусть и канувшие в небытие.
17Письмо к Пифоклу, с.757
18Письмо к Геродоту, с.741
19Ibidem, c.742
20Не дошедший до нас труд Эпикура «О мудрости и мудреце», известный по нескольким цитатам, с. 792
21М, с.768
22ВС, 4
23Главные мысли, 4
24Главные мысли, 1
25М, с. 769
26Цит. по С.Рязанцев. Философия смерти. СПб., 1994, с. 8
27М, с. 770
28М, с. 771
29М, с. 770
30М, с. 770
31Письмо к Пифоклу, с. 757
32«Апатос» буквально означает «бесстрастие». Этот эпикурейский термин в позднейшее время получил широкое распространение в новых языках, причем, с негативным оттенком. В русском языке, к примеру, «апатия» – это «состояние полного безразличия, равнодушия». Само собой, Эпикур употребляет это слово вне подобной привнесенной со временем семантики.
33Главные мысли,15
34ВС, 63
35М, с. 771
36М, с. 771
37Главные мысли, 14
38М, с. 772
39Главные мысли, 21
40ВС, 33
41М, с. 772
42ВС, 41
43ВС, 36
|
|
comments powered by
|
Wait...
|
 |