|
По следам анонса: путана из китайского квартала
Исповедь в ночном экспрессе
ОЧЕРК НРАВОВ
Поезд из Москвы в начале нового года вопреки обычному не был переполнен. Об этом «позаботилось» российское МПС, подняв цены на новогодние и рождественские праздники почти на треть. Вот пассажиры и объявили своеобразный бойкот. Ехали лишь те, кому крайне необходимо.
На откидном купейном столике в пластмассовом стакане красовалась сосновая ветка. И даже пахло хвоей. В купе нас оказалось трое – весьма радующий некомплект: чем меньше людей, тем комфортнее поездка. Вместе с отрекомендовавшимся отставным полковником Владимиром Павловичем Зоркиным и мною в узких дверях перед самым отходом возникла молодая, симпатичная шатенка с белым, абсолютно бескровным лицом. Пока укладывали вещи и обустраивались, она вежливо представилась Ларисой.
Дорога сближает всегда, особенно в первые январские дни, когда всякая душа томима ожиданием того, что новый год всенепременно будет лучше прежнего. Дружно отказавшись от предложенного проводником чая, выложили заготовленную в дорогу снедь. Улыбчивый полковник торжественно водрузил на столик бутылку новосветовского шампанского, миловидная дама – загодя нарезанные тонкими ломтиками твёрдый сыр и сырокопчёную колбасу, с белоснежными вкраплинками сала, а я одну из двух припасенных бутылок чистейшей «кристалловской» водки «Юрий Долгорукий».
И уже через полчаса колёса застучали веселее и как бы чаще, сопровождая своим перестуком дорожный разговор. Владимир Павлович не без гордости поведал, что впервые за последние годы встретил новый год вместе с семьёй сына в их, - слава Богу, наконец-то собственной квартире в московском новостроечном районе Медведково. Все они, к слову, коренные днепропетровцы.
После физтеха сын и невестка два года пробыли в КБ «Южное», затем оказались без работы. К счастью, из Москвы дал знать их бывший шеф Виктор Дмитриевич, переведенный в отраслевой главк ещё до перестройки. В России, громко кричал он в телефонную трубку, вовремя спохватились, что губить космическую отрасль – только стране в убыток. И ребята рванули в Москву, где в них возникла государственная нужда.
Застолье шло своим чередом, правда, Владимир Павлович очень уж частил. Возраст вскоре взял своё и, не взирая на наши протесты, отставник удивительно легко взобрался на верхнюю полку и по-армейски мгновенно уснул.
Немногословная попутчица подняла оконную штору и с какой-то отрешённостью всматривалась в мелькавшую темноту. Чувствовалось, что рассказ полковника чем-то не столько взволновал, сколько задел её. И даже не её, а что-то в ней – потаённое и горькое. Она вдруг обратила ко мне своё бледное лицо, на котором особенно ярко выделялись отнюдь не горящие, а усталые воспалённые глаза.
- Вы сказали, что журналист? Это правда? Впрочем, извините. В дороге люди не живут придумками о себе. Случайно встретились и так же разойдёмся. Вы вот люди серьёзные, с жизненным опытом, всё у вас как-будто устроено. Помогай вам Бог и дальше. А моя жизнь, знаете ли, конченная. Думаете, кто я? Путана я, по-старому шлюха, проститутка, подстилка. Не перебивайте меня. А домой еду сыночка с мамой моей повидать. Негласно. Я под прокурорской подпиской о невыезде из Москвы. Решила, что будет, того не миновать. Вот послушайте меня и делайте с этой ночной исповедью, что хотите. Только сразу скажу, в том, что случилось со мною, не виню ни одного конкретного человека. И, тем не менее, мне не даёт покоя одна терзающая мысль: кто-то же повинен в том, что у меня отобрали работу, распалась семья, сын живёт в полунищите, а я стала продажной бабой. Нет, нет я не оправдываю себя, наверное, был и другой выход. Просто оказалась слабой перед обстоятельствами. Не всем дано быть сильными. Но поверьте, совсем не для такой жизни я родилась и готовила себя. Я очень любила… Чехова. И его слова о человеке и обо всём прекрасном, что в нём и вокруг него. Боже, как давно это было. Десять лет назад. Была наивной домашней девочкой, а стала… Да меня пол Москвы знает, как Ларису с китайского квартала.
Родной дом находится в Никополе, на самом берегу прогнившего Каховского водохранилища. Окончила металлургический техникум, отец-прокатчик по блату устроил в знаменитый 6-й цех Южнотрубного завода, в лабораторию. Мы работали с дефицитной нержавейкой. На заводе познакомилась с Николаем, сыграли свадьбу, в начале 95-го родила Борьку. А через год наш цех выкупила какая-то интерфирма со словом «пайп» в названии. Ну, «пайп», как известно, по-английски труба. Не думали мы, что с её приходом половине нашего цеха, в том числе и мне с Николаем, будет настоящая «труба»: не вписались, объяснили нам, в капиталистическую реорганизацию. Я, куда ни ткнусь – всюду отказ. Николай держался месяц. Потом сильно запил с дружками, тоже вышвырнутыми с завода. Отец получал, даже по горячему стажу, смехотворную пенсию, сутками пропадал на берегу, пытаясь заработать копейку на рыбе. Затем как-то незаметно вдруг стал меньше ростом, состарился, – это в 48 лет-то – и тихо, во сне, скончался. Мама после всего случившегося замкнулась в себе. Одна радость осталась в доме – Борька.
В одно из просветлений Николая у меня с ним состоялся тяжёлый разговор. Он умолял, клялся, что бросит пить и найдёт работу. И, действительно, через несколько дней с наспех сколоченной бригадой уехал на заработки в Россию. Месяца через три получила письмо из Москвы, по тону бодрое, но в междустрочьи – крик души. Дважды передал через знакомых по сто долларов. И всё. Пропал. Сердцем чувствовала себя виноватой. Узнала его приблизительное местонахождение, продала кое-что из ранее нажитого и купила плацкарту до самой Москвы…
…Лариса умолкла, вынула из пачки сигарету и вышла из купе. Рассказ молодой женщины выбил меня из праздничного настроения. Вскоре повествование продолжилось.
В белокаменной Ларисе раньше бывать не приходилось. Огромный и чужой город буквально задавил своей величавой мощью, шумной разноголосицей и разлитым в тугом воздухе равнодушием. И ещё одной прямо-таки убийственной деталью: деньги в нём таяли на глазах. Да и сколько их было у неё, две сотни гривен, что по обмену превратились в тысячу рублей. А ведь надо было ещё оставить на обратный путь. С трудом отыскав адрес, выяснила, что бригада Николая отбыла в подмосковную Апрелевку на строительство коттеджей. Села вечером в электричку, вышла на станции и растерялась: куда идти? С поисками и ночёвкой помогла сердобольная старушка, промышлявшая на перроне продажей сушёных грибов. Через сутки нашла бригаду, вот только Николая в ней уже не было. Обескураженной дивчине рассказали, что её муж сильно пил, и так же сильно тосковал. На проклятую водку уходил весь заработок, постепенно влез в долги и в конце концов с ватагой таких же очумелых мужиков подался бомжевать на российские юга.
«Больше я его не увижу», - мелькнула мысль и Лариса потеряла сознание. Отходили её штукатурщицы, напоили чаем и проводили к станции. И даже денег на билет наскребли, потому как из Ларисиной куртки почему-то испарился кошелёк. И на том спасибо, люди добрые.
На Киевском вокзале местные милиционеры враз выделили её – молодую и видную, но по виду ко всему безразличную – из толпы пассажиров. О чём-то пошептавшись, велели предъявить документы. Выслушав грустный рассказ, притворно озабоченно пообещали помочь, заметив при этом, что поезда на Днепропетровск идут не с их вокзала, а с Курского. Но если она девушка умная, то проблема решаема. Отвели Ларису в какой-то заблёванный закуток в привокзальном помещении, забрали паспорт, выдали взамен пирожок с капустой, велев сидеть на месте и дожидаться окончания их смены. Что было потом, гадко и жутко вспоминать даже теперь.
Вволю надругавшись над безропотным телом, менты через сутки определили её не на поезд, а в привокзальный киоск к Левану, передав тому и её паспорт. Что ж, надо было зарабатывать деньги на билет. Спать ей хозяин разрешил в палатке, на застланных старыми фуфайками досках. Работа была не сложная, правда, весь день на ногах, но удручало другое: никак не могла привыкнуть к новым для неё российским ассигнациям. И в результате за три дня проторговалась на четыреста рублей. Маслиноглазый Леван, обнаружив растрату, кричал, что выгонит её взашей и паспорт порвёт на клочки. Завершилось всё совместным распитием дурно пахнущей водки в зашторенной палатке, пьяной вознёй Левана под юбкой. Больше всего запомнились почему-то его злые, больно делающие ей, нетерпеливые пальцы. Как крюки. В ту ночь Левана не раз сменяли его дружки с гортанным выговором. И с того дня пошло-поехало.
Через месяц такой жизни Лариса уже с трудом узнавала себя, прежнюю, в зеркале. Веки набрякли, в глазах усталость и отчаяние, лицо одутловатое. Уголки красивых и полных губ её скосились вниз. Однако, заметно похудев, обнаружила, что фигура стала лучше. Хоть что-то… Душа, она, конечно, смёрзлась. Но внешне – надо держаться.
В один из дней по палаткам Левана прошелестело, что он не поладил с чеченцами и теперь у них будет новый хозяин, горбоносый Рустам. Совершив обход своих привокзальных точек, тот приказал Ларисе сдать кассу новенькой, а её, как вещь, погрузил в джип и привёз в обшарпанную квартиру у метро «Сокол». Там она пробыла два долгих месяца. Не только секс-рабыней, а по-настоящему крепостной – с утра до ночи готовила, убирала, обстирывала целое, по-чужому галдящее похотливое кодло. На улицу не выпустили ни разу. Позвонить бы, но дома в Никополе не было телефона. Когда же она, по словам Рустама, «совсем, понимаешь, стала не вкусная» её отправили торговать в «лужу», как называют громадный толчок в Лужниках.
Этот ненасытный, всепожирающий монстр в Москве – что отдельное государство, как Ватикан в Риме. Человеку со стороны практически невозможно сориентироваться в нём с первого раза. Здесь уместнее всего сравнение с джунглями. Так же, как и там, можно заблудиться и пропасть бесследно, стать жертвой нападения и ограбления.
Продают шмотки как правило не хозяева, а посредники и реализаторы. С помощью новых товарок Лариса вскоре разобралась в том, как надо себя вести, чтобы не пропасть. Над нею стоял малый хозяин, за ним – большой босс, затем администрация, базарные охранники, муниципальные милиционеры, представители бандитской крыши. Сказали, что «лужу» держат «солнцевские». Кроме того, постоянно по рядам ходят шавки из администрации, собирая в добровольно-обязательном порядке деньги на ремонт, экологию, саночистку, во всевозможные фонды. Попробуй не дать – себе дороже. «Отстёгивать» приходилось всем, кроме «крыши», с ней главный хозяин общался самостоятельно. Да ладно, и к этому притерпеться можно, ведь дневной заработок доходит до ста и выше рублей. Но вот пережить милицейские «субботники» - хуже, чем повеситься. Мент с сержантскими лычками – на базаре самая главная и страшная фигура. От него зависит всё, и в первую очередь – будешь ты торговать или нет. Не умаслишь, не уступишь – он тут же к хозяину, а тому легче рекрутировать нового продавца, чем портить отношения с милицией, которая, по слухам, в «шоколаде» с «солнцевскими». Самые злобные и циничные муниципалы каждое воскресенье с ухмылкой обходят ряды и отбирают жертвы посимпатичнее на «чёрный» понедельник, именуемый «субботником». В предоставленных базарными боссами квартирах они пьют и жрут за чужой счёт, затем коллективно насильничают и обязательно с садизмом. Куда и кому пойдёшь жаловаться? Выгонят, а то и забьют насмерть. Такое уже случалось.
Лариса выходила работать под открытым небом и в дождь, и в мороз. На «луже» в основном торгуют на воздухе обнищавшие россияне, приезжие из Белоруссии, Молдовы и Украины. Дагестанцы, ингуши и прочие представители «кавказской национальности», прикупив собственные магазины, за прилавками стоят сами, нанимая лишь грузчиков и уборщиков.
Как-то в её ряду появились вьетнамцы с китайским ширпотребом. И Ларисе, считай, повезло. Один из бойких внучат дедушки Хо Ши Мина с первого дня положил на неё глаз, стал часто крутиться рядом, вечером помогал складывать товар и тащить тяжеленную сумку к метро. Как-то доехали вместе на квартиру, которую она снимала на троих с горластыми молдаванками. Гость щедро напоил всех вином и, дав девчатам денег, выставил их за дверь. Когда те вернулись через к ночи, Лариса и её узкоглазый гость, крепко обнявшись, спали мертвецким сном.
Связь с Мишей, как просил её называть себя по-русски новый друг, длилась без малого полгода. Развязка наступила внезапно, когда вьетнамцы чем-то провинились перед китайскими хозяевами. Миша в один момент исчез из «лужи» и из её жизни. Просто растворился в туманном московском мареве. Ларисе до сих пор не ясно, от кого об их взаимоотношениях с Мишей узнал главный китайский босс. Но на другой день он подошёл к ней, и, внятно выговаривая, произнёс: «Я Дима. Мишу забудь. Собирайся. Будешь работать в другом месте. Тебе понравится».
Он поселил Ларису в комнате общежития на улице Космонавтов, что вместе с проездами Балтийским и Будайским, улицами Студенческой и Палехской давно уже превратилась в Москве в настоящий китайский квартал. И таких в столице несколько. Жизнь в них бурлит круглосуточно и отнюдь не по российским законам и понятиям. Общежития давно выкуплены, отдельные квартиры и особняки сняты по найму. Подвалы и бельэтажы превращены в торговые склады, подпольные тотализаторы, нелегальные конвертационные центры, рестораны и кафе с национальной кухней, швейные мини-мастерские и массажные кабинеты, которые, по существу, - бордели.
В этих кварталах по неофициальным данным ночуют до 30 тысяч китайцев. Именно ночуют, потому как постоянно оформлено втрое меньше. Как и у себя дома, живут скученно и тесно, своеобразной коммуной. Хотя многие имеют на торговле огромные барыши и могли бы купить приличное жильё в любом престижном районе Москвы.
Ларису, как и трёх её соседок-землячек с Сумщины, поставили торговать сорочками и кроссовками на рынке «Солнце». Целый день они за прилавком, а вечером их разбирали китайцы и уводили на крышу общежития. Там для сексуальных утех были сооружены узкие конуры с кроватью и табуретом, служившим столом. Выбирать не приходилось, Дима предупредил, что если хочешь жить, то гонор необходимо спрятать подальше. Он просто обязан делить её с другими, иначе его не поймут. От него же Лариса узнала, что китайская община не так монолитна, как кажется постороннему человеку. Все, кто занимаются бизнесом, ходят под тремя своими же бандитскими группировками – пекинской, харбинской и фудзяньской. Последняя, кстати, имеет богатый опыт тотального контроля над соотечественниками во всём мире. Дима ходил под харбинцами и очень переживал, что те в последнее время стали сдавать позиции.
В китайском квартале Лариса, тем не менее, немного пришла в себя, чаще стала передавать с оказией домой не только деньги, но и носильные вещи, конфеты, чай. Но о том, что было на сердце – вслух не вымолвишь. Надо было просто жить, чтобы помогать своим в далёком Никополе.
Однажды Дима не появился на рынке. Все его подшефные заволновались – некому было сдавать выручку. Вечером стало известно, что ему перерезали горло фудзяньцы за какой-то огромный долг.
Приехали из уголовки милиционеры, опросили всех, сфотографировали обезглавленные трупы, у кого-то взяли отпечатки пальцев и отбыли. Старожилы общежития рассказали, что московская милиция, как правило, убийц не находит, поскольку китайская диаспора ведёт замкнутый образ жизни, агентуру в неё не внедришь, разборки предпочитают проводить своими силами.
Как жить дальше? Что делать с товаром? Ответ пришёл с рассветом. В их комнату вошли два крепких незнакомых китайца и велели, как ни в чём не бывало, собираться на рынок. Более высокий и, по-видимому, главный указал на Ларису пальцем: «А ты, останься». Несмотря на напряжённую ситуацию, ей почему-то вспомнился любимый сериал и фраза Броневого-Мюллера: «А вы, Штирлиц, останьтесь».
Незнакомцы представились: Лю и Пэн. Запомнила? Не путай. Собери вещи. Тебе здесь больше находиться нельзя».
Ларису с её нехитрыми пожитками перевезли на шикарной иномарке в район метро «Варшавская», на одиннадцатый этаж дома по улице Фруктовая. Тихий, зелёный уголок. В хорошо обставленной двухкомнатной квартире обитала молодая смуглая молдаванка Софа, представившаяся на заграничный манер Софи. Пэн и Лю объявили распорядок дня. С 7 утра до 15 следует принимать клиентов в массажном салоне другого китайского квартала. Себе оставлять половину заработанного. До 19 свободны, а все вечера быть дома и ждать звонка. Будут приходить они или их боссы и друзья. Всегда быть свежими и гостеприимными. В салоне у каждой будет один свободный день в неделю. Проводить его дома. Паспорта находятся у Пэна. Запомните, вы в Москве никто, вас просто нет. Понятно? Будете непослушными – исчезнете…
За год с небольшим в китайском квартале Лариса переспала с тысячами сынов из Поднебесной, молодыми и старыми, толстыми и худыми, скупыми и щедрыми. Сексуального опыта ей было уже не занимать. Молва о её прелестях и искусности вышла далеко за границы «китайской территории».
- Китайцы – мужики, как и все остальные, русские ли, украинцы, кавказцы. Ничего примечательного в их физиологии и анатомии нет, это уж мне поверьте. Но вот берут они обходительностью и учтивостью, даже зная, что перед ними обыкновенная шлюха. Хотя они предпочитают слово путана, произнося с придыханием его как «пютаня».
…Поезд, громыхая на стыках, несся в ночи, мерно похрапывал отставной полковник, а я молча поднял стакан с остатками выдохшегося шампанского.
- С новым годом! Пусть он будет для вас добрым, Лариса, если это, конечно, ваше настоящее имя.
- Не поверили? Зря. Мне прятаться за чужим ни к чему. Год назад, почти что в неглиже, меня продемонстрировали по ОРТ в криминальной хронике на весь бывший Союз. Тогда мэрия Москвы объявила войну проституции и по всем злачным местам прошёл шмон. Меня прихватили с клиентом, как говорится, на горячем. В родном городе увидели и тут же, благодетели хреновы, донесли матери. Так что уж теперь темнить. Кстати, знаете, что я думаю о борьбе с проституцией? Бороться-то с ней, конечно, можно, но вот победить – нельзя. По крайней мере в обозримом будущем. Не спорьте…
Ладно, буду заканчивать свою горестную исповедь. В общем, жила я, как в бреду. На душе порой становилось так муторно, что впору удавиться. Но как вспомню маму и Борьку, стоп, говорю себе, подруга, притормози.
Новая беда обрушилась на её голову совсем недавно, в начале декабря. Как-то китайцы забрали их с Софой днём из борделя. Такое случилось впервые. По дороге домой Лю и Пэн хорошенько потратились на выпивку и деликатесы, но было заметно, что они чем-то обеспокоены. Дома велели принарядиться, никуда не выходить и ожидать их часам к семи вместе с очень важными гостями.
Лариса расстроилась, потому что у неё была готова передача с гостинцами на днепропетровский поезд и она намеревалась подскочить на Курский. Откладывать не хотелось и она подсчитала, что успеет смотаться. Взяла частника и рванула на вокзал. Так получилось, что состав подали буквально за 10 минут до отхода. Время поджимала. Обратно схватила такси, её нетерпение и беспокойство передались водителю. На одном из поворотов тот стукнул чёрный джип в задний бампер, выскочили бритоголовые и пошла дорожная разборка. К дому Лариса добралась намного позже назаченного.
Когда я подошла к лифту, - говорит она, - двери раскрылись и мне навстречу высыпались из кабины трое китайцев. Один из них на мгновение замер и пристально уставился на меня. Я быстро вошла в лифт и на одном дыхании вознеслась наверх. Дверь почему-то открылась с первого поворота ключа. В проходе лежал Пэн с перерезанным горлом, кровью был забрызган не только линолеум, но и стены. Надо убегать, подумала с ужасом, но тут же перед глазами возник тот, из лифта, что как-будто узнал меня. Быстро обернулась и принялась закрываться на все запоры. И в этот момент раздался длинный звонок. В панорамный глазок увидела всю раскосую троицу и отпрянула от двери. Опять звонок, ещё один. Опасаясь выстрелов, бухнулась на окровавленный пол, очутилась голова к голове с Пэном. Изгваздавшись в чужой липкой крови, поползла в гостиную. Увиденная там картина врезалась в память навсегда. Обнажённая Софийка опрокинулась навзничь на спинку кресла, стоявшего за нею. Глаза её были выколоты, над лобком зияла глубокая рваная рана. У ног её, скрючившись, как плод в утробе матери, лежал мёртвый Лю. В розовой кровавой пене плавал его вырванный язык. В комнате было всё перевёрнуто вверх дном. Но это был не беспорядок, вызванный борьбой. Здесь что-то искали, об чём свидетельствовали порезанные обшивки дивана и кресел, вырванное с потрохами из корпуса нутро телевизора, опрокинутый бар. И тут снова требовательный звонок в дверь. Вскочила и сломя голову бросилась к телефону, но аппарат оказался разбит. Молниеносно всплыло в памяти, что перед уходом Лю поставил на кухне на подзарядку свой мобильник. Опрометью кинулась туда. И там всё было разгромлено. Однако телефонная трубка сиротливо валялась в углу за холодильником.
И в этот момент она вспомнила того, что стоял за дверью и хотел её смерти. Это был её совсем недавний клиент. Щедрый и нежный. Она решительно набрала 02.
- Вот так я стала свидетелем с подпиской о невыезде, - грустно закончила Лариса.
Что дальше? Ой, не знаю. Впрочем, зачем себе-то лгать. Конечно, вернусь в Москву. В китайский квартал, понятное дело, дорога мне заказана. Но… эротический массаж, скажем так, можно делать и другим иноземным гостям столицы. К примеру, нигерийцам. Москва ими сейчас буквально кишит. Они на гребне, делают большие деньги на наркотиках. Вот пусть и платят. А гадать: пропаду ли, нет – пустое занятие. Мне главное – Борьку на ноги поставить…
Геннадий Цурканов
Москва-Днепропетровск |
|
comments powered by
|
Wait...
|
 |